Старые дачи::Дачники |
Содержание: |
О. Аникина. О писателе Евгении Чирикове и его даче в Келломяках. (02.12.2016)
...Даже обидно: на карте маленький чёрный кружочек поставлен, вроде как муха
погуляла и памятку свою поставила, а название обозначено такими крохотными
буковками, что и прочитать невозможно. Географии эти про самое главное
забывают: про человека, про венец творения божьего.
Е.Н. Чириков, «Городок».
 |
Евгений Николаевич Чириков с женой Валентиной Георгиевной Иолшиной. С. Петербург, около 1913 г. Фото мастерской К. Буллы |
 |
Бывшая дача Чириковых в Комарово. Фото: В. Мудров, апрель 2011 г. |
 |
Учетная карточка на участок 2-350 в Келломяки Евгения Чирикова, записанный на его жену Валентину Георгиевну Чирикову. Источник: Провинциальный архив г. Миккели (Финляндия) |
 |
И. Е. Репин. Портрет писателя Е. Н. Чирикова. Куоккала, 1906 г.(5) |
«Десять лучших фильмов и десять лучших книг. Все эти провозглашенные списки. Для кого они? На кого рассчитаны? <...> Они, наконец, узнают о том, что Моди гениален. Но Сутина вряд ли поймут. Какой такой Сутин? Ведь его нет в списке! Он одиннадцатый, его нет в обязательной программе» – это слова из блога Каринэ Арутюновой, русской писательницы с армянскими корнями. Списки из десяти (вариант – из пяти, семи...) книг, необходимых к прочтению, короткие картотеки, которыми которыми пестрит интернет, якобы расширяющие наш кругозор – на самом деле сужают его до уровня туннельного мышления. Нам не надо вспоминать одиннадцатого. И двенадцатого тоже. Их можно спокойно забыть. А между тем, новые хорошие писатели не прибывают в литературу с той скоростью, с какой забываются прежние. Их весьма немного, несмотря на кажущуюся переполненность книжных магазинов.
Об этом я размышляла, когда мои друзья, живущие в посёлке Комарово, показали мне один старый заброшенный участок. Она находится на Лесной стороне, на углу 1-й Дачной и Косой улиц. За покосившимся забором стоит зеленовато-серый дом с лёгкой трёхъярусной башенкой, почти полностью заслонённой разросшимися на участке елями. Согласно данным архивных материалов, этот участок принадлежал Валентине Чириковой, жене писателя Евгения Чирикова. Говорили ещё, что писатель дружил с художником Репиным и не раз гостил у того в Куоккале. И это всё. Книг Чирикова в местной комаровской библиотеке не было, да и сама библиотека на тот момент оказалась расформированной.
Действительно, современному читателю Евгений Чириков известен нешироко: после эмиграции его книги не издавались, а когда в 1961 году потомкам писателя было разрешено вернуться на историческую родину, были опубликованы «Повести и рассказы», куда по иронии судьбы цензура отобрала только остросоциальную прозу, рассказы о интеллигентах и разночинцах, о народниках, чьё существование так бесславно прекратилось под давлением суровой российской действительности (рассказы «Инвалиды», «Студенты приехали», «Капитуляция»). И только в последнее время литературоведы заново заговорили о Чирикове как о самобытном русском писателе, прежде всего – детском. Изнутри эпохи не всегда видна сама эпоха, и в этом мы убеждаемся неодонкратно. Как раз миниатюры, сказы и детские истории Чирикова, в пух и прах раскритикованные в своё время М. Кузминым(1), оказались написанными «вне времени», их притчевость завораживает современного читателя, а знание детской психологии ставит их в один ряд с художественным наследием А.И. Куприна, А.П. Чехова и И.С. Шмелева.
Бытует мнение, что причиной срочного отъезда Чирикова за границу было письмо, написанное в 1920 г. В.И. Лениным своему бывшему однокашнику; в письме Ленин предупреждал его: «Уважаю Ваш талант, но Вы мне мешаете. Я буду вынужден Вас арестовать, если Вы не уедете»(2). Чириков уехал. У него были давние разногласия с властями: ещё до революции он зарекомендовал себя как писатель, сочувствовавший народникам, и потому считался политически неблагонадёжным. Но чем дальше – тем отчетливее к нему приходило понимание того, что революция не принесла стране тех свобод, о которых мечтали «последние русские романтики» Он отмечал: «Всего более меня оттолкнула от профессиональных революционеров демагогическая ложь и неразборчивость в средствах и безжалостность по отношению к трудовым массам, которые они толкают на смерть, в жертву своим фанатическим идеям»(3).
«Волжские сказки» Чирикова, вышедшие в 1916 году, представляют собой сборник народных преданий. Это был один из первых русских сборников сказов, увидевший свет. Только в 1924 году издаст свои «старины» Б. Шергин, которые он назовёт «У архангельского города, у корабельного пристанища». В том же 1924 году выйдет первая книга П. Бажова «Уральские были» и первая публикация С. Писахова в сборнике «На Северной Двине». Но если сказы Шергина, Бажова и Писахова универсальны – это и детская литература, и истории для взрослых, то «Волжские сказки» Чирикова – истории, неотделимые от рассказчика, они далеки от стилизаций, и, несмотря на это, в них бережно сохранен дух русской старины. Писатель собрал в книге архетипические образы (Лесачиха, Русалка, Белая Роза), преобразованные в народную легенду исторические события («Стенькина казна», «Бич Божий», Невесты Христовы»), и сами старые предания («Святая Гора»). Это – истории для взрослых, до которых Чириков пытался «достучаться», разбудить в них чувство родины. Именно о них он потом скажет: «Люди в очках и с книгами <...>. Они прогнали нас с родины... Это чародеи, перед которыми пропадают все тайны гор, лесов и морей.». («Зверь из бездны»).
Работая с притчей, Чириков не подчёркивает сказочную её составляющую, наоборот, он, скорее, отчётливей описывает бытовые фрагменты, делая выдумку абсолютно реалисточной. В сказке «Белая роза» писатель композиционно решает проблему, смещая окуляр авторского взгляда с людей на предметы, растения и прочую «мелочь». М.В. Михайлова считает эту сказку вариантом сказки Оскара Уайльда(4), однако от Уайльда здесь нет ничего, кроме героев, да и те пришли к нам из бродячего сюжета о соловье и розе, рождённого задолго до Уайльда (вспомним Андерсена, а из русских – Кольцова и Пушкина). Даже, может быть, сказка Чирикова – скорее, зеркальный парафраз на восточные мотивы (Хафиз), но парафраз пронзительно, неоспоримо русский.
Детские рассказы Чирикова занимают особое место в русской литературе. Чириков пишет о том, как трудно ребенку разобраться с устройством общества, в котором взрослые установили непонятные, зачастую нелогичные законы. Ребенок в рассказах Чирикова воспринимает мир исключительно эмоционально, он не рефлексирует, не отягощен чувством вины, он отражает окружающий мир и, «считывая», вбирает его в себя. Писатель говорит о том, какими маленькими и второстепенными бывают взрослые люди («Моя жизнь», « Белая роза»).
Бродячие сюжеты - ещё одна особенность, в которой Чирикова упрекали его современники. Во времена Аристотеля считалось, что в писательском арсенале пристутствует 36 сюжетов, и такое мнение держалось до позапрошлого века, в том числе его придерживался Виктор Гюго. Однако всего лишь полвека спустя один из родоначальников магического реализма Хорхе Луис Борхес скажет, что в литературе существует всего лишь четыре сюжета, а Кристофер Букер расширит их количество до семи, и не более. При таком раскладе почти любой сюжет становится бродячим, а значит – «вечным». И тем не менее, именно умение работать с популярным бродячим сюжетом говорит об уровне писательского профессионализма, точно так же, как любовная лирика (апофеоз «вечных тем») считается высшим поэтическим мастерством. И в руках мастера бродячий сюжет не теряет смысл, а наоборот, «добирает» его, разворачивает. И можно проследить, как это происходит. Например, в рассказе «Хаврюшка», где поросёнок, любимец детей и их живая игрушка, попадает всё-таки на хозяйский стол, между мальчиком и кухаркой возникает такой диалог:
– Скверный ты пес, гадкий! Володя! Он ест Хаврюшу... Все вы гадкие, все, и ты, кухарка!
– А мне, думаешь, самой не жалко?
– Скажешь – не ела?
– Ела... Чего уж... А как жарила, так поплакала...
Вот оно, беспамятство взрослых, которые, сумели забыть и обесценить всё то, что когда-то доставило им счастье, но и неисцелимую боль. Всё то, что невозможно было ни пережить, ни принять, ни объяснить. Утрата и вина – страшные испытания, которые не выдержало сердце ребёнка – и оно медленно и постепенно превратилось в сердце кухарки. Единственно для того, чтобы выжить.
Первое столкновение маленького человека с несправедливостью мира взрослых – всегда болезненно. Дорогие подарки на ёлке достаются только детям богатых родителей, близкого человека безжалостно вырывают из твоей жизни, а домашнее животное, предназначенное на убой – рано или поздно всё равно зарежут. И Бог, ласковыми глазами глядящий со стены, ничего не может с этим сделать.
«Хорошо, очень удобно было молиться в таком положении -- головой в подушку...
– Милый Иисус Христос! Пусть я скорей выросту большой и сделаюсь очень сильным... Сильнее дворникова Васьки!.. И очень храбрым, как богатырь... Тогда я им задам... Помилуй маму, и меня, и Алешу, дай пап царство небесное, а им пусть... пусть они – в ад... Пусть там живутъ вместе с чортом... Пусть в огне мучаются, а пить им пусть не дают...
(«На пороге жизни», 1906)
Конечно, эти рассказы кажутся в наше время немного наивными. Некоторые из них («Лошадка», «На пороге жизни») имеют традиционный для XIX века морализаторский финал, и мораль в них выведена слишком отчётливо. Кстати, об этой особенности своего стиля 1909 – 1911 годов писатель, кажется, догадывался. Об этом говорит история публикаций рассказа «Дуняшка». В окончательном варианте этого рассказа автор просто отрезал финал, где уже взрослая Дуня, которую вдруг кто-то окликнул «мадам», так трогательно печалится об ушедшем деревенском детстве. После удаления фрагмента в рассказе появилось «место для воздуха», сместились акценты, и на передний план выплыло то, что впоследствии окажется основной стилистической особенностью чириковской прозы: умение огорошить читателя «миссией первого свидетеля». Описанные человеческие чувства возникают перед читателем мгновенно, во всей простоте и наивности, чувства абсолютно знакомые, обнажённые до стыдобы. Я не упомянула еще тему радости у Чирикова: разговор о радости у Чирикова таков, что сам по себе способен вызывать свет, производить ликование из воздуха.
«На утре жизни душа раскрыта только для радости... Детская печаль, как мимолетная тучка в голубой летний день: спряталось солнышко, нахмурилось небо и земля, а вот уже опять засверкали и речка, и луга, и тесовая крыша новой избы, и опять радость полилась в душу и от земли и от неба». («Дуняшка», 1911).
В эмиграции Е.Н. Чириков создаст крупное полотно, роман «Отчий дом», который будет опубликован в 1921-1922 г. Это семейная история аристократов, бывших князей Кудышевых, попавших в немилость и ещё при Павле I потерявших титул и влияние – это сага о семье и об эпохе. В своей последней книге Чириков закономерно возвращается к теме побега, столь характерной для его детских сказок: например, в одной из них его маленький герой пытается сбежать из дома и попасть в некую волшебную страну. «Однажды под вечер я залез на подволоку нашей дачи, оттуда вылез на крышу и стал ждать, когда закатится солнце, чтобы хорошенько заметить то место и потом смотреть в ту сторону, где находится чудесное Царство-Государство». Герои «Отчего дома» оставляют родные стены уже не понарошку, а наяву. В романе есть сцена, когда «блудные дети» возвращаются домой и, казалось бы, обретают долгожданный покой. Но покой этот оказывается мнимым, уютный уклад превращается в проходной двор, дом разворовывается и разрушается. «Дети одной семьи, рожденные на протяжении менее одного десятилетия, братья казались людьми трех взаимно отрицающих друг друга поколений». Так гибнет семья, пропадает дом, исчезают традиции.
С чем же тогда остаётся человек? Он тоже пропадает, растворяется, остаётся только оболочка, потому что невозможно жить, не сохранив в себе самого ценного. Такова действительность, и очень мало в ней от «Царства сказок».
«Говорят, что самый вредный и страшный человек – это человек, прочитавший только одну "умную книгу"», – писал Е.Н Чириков в романе «Зверь из бездны». Но и человек, прочитавший «Десять главных книг русской литературы», мало чем отличается от человека, прочитавшего только одну. Достижение регламентированного кем-то предела даёт ему право быть «довольным» по Ибсену, а, следовательно, право решать судьбу наследия, в том числе того, которое не вписалось в регламент. Вычёркивать из школьной программы книги Куприна и Бунина. Сносить дома в Печатниковом переулке. Жечь старые комаровские дачи. Именовать провинцию – провинцией, вешая на географическую территорию ярлык второстепенности. А после сетовать на то, что современная русская литература так непохожа на ту, что существовала полтора века назад, что в ней царит эпигонство и местечковость. На то, что у неё – «сердце кухарки».
Примечания:
1. М. Кузмин. «Заметки о русской беллетристике», "Аполлонъ", No 9, 1910.
2. А. Люсый. Е.Н. Чириков. «Зверь из бездны». Знамя, 2001, 8.
3. Чириков Е. Н. На путях жизни и творчества: отрывки воспоминаний // Лица. М.; СПб., 1993. Вып. 3. С. 367.
4. М.В. Михайлова «Люди и звери Евгения Чирикова», портал «Слово»
5. Портрет датирован 30.07.1906 г. Слева на портрете Чириковым сделана надпись: "Слезы надо беречь: их никогда не хватает человеку на всю жизнь". Из статьи Л. И. Андрущенко "Все побывали тут..." (История создания портретных зарисовок И. Е. Репина в альбоме Н. Б. Нордман-Северовой). Курортный район. Страницы истории. Вып. 6. СПб, 2011. С. 154-155.
/ © О. Аникина, 02.12.2016 г.
© Иллюстрации и публикация terijoki.spb.ru, 02.12.2016 г. /