Н. П. Жаворонкова. Маленькое Тюрисевя большой Карелии. Воспоминания. (10.07.2011)
Нина Петровна Жаворонкова-Галахова родилась в Тюрисевя в 1912 году. Живёт в Финляндии. Фотография сделана 27 декабря 1997-го года.
Впервые воспоминания Н. П. Жаворонковой были размещены на сайте http://www.netslova.ru/teneta/povest/zhavor.htm в неполном виде. В полном объеме публикуются впервые.
Отец Н. П. Жаворонковой П. Г. Галахов поселился в Тюрисевя сразу после женитьбы. Жену звали Мария, её родители старейшие жители Тюрисевя Наталья Михайловна и Иван Николаевич (фамилия не известна). П. Г. Галахов работал в Государственной Думе младшим стенографом и каждый день ездил на работу в Петербург. Он был талантливым человеком, имел различные изобретения. За одно из них - особо стойкий состав асфальта, купленный государством, он получил большие деньги и перед самой революцией купил дом в Петербурге. После революции семья вернулась в Тюрисевя к родителям жены.
Потом П. Г. Галахов ушёл из семьи и, спустя какое-то время, уехал в СССР вместе с женщиной - цыганкой. Присылал каждый месяц деньги, звал дочерей Зою и Нину к себе в Москву.
Наступал день рождения Галинки. Накануне мама поехала в Териоки купить ей подарок. Чтобы не было обидно, привезла подарок и мне.
Заранее, вдвоем с ней развернули загадочный пакет - в нем книжка "Маленький Грибуль" с текстом, написанным как бы от руки, и искусно набитое чучело снегиря. Птичка с красной грудкой, красуясь как живая, сидела на ветке. Мама предложила мне выбирать, но сказала, что думает - книга интересней; тем более, Галька еще не очень складно читает. Мне до смерти хотелось снегиря, но почему-то казалось, что обижу маму, если не одобрю ее совета. Птичка поселилась на Галином окошке, а "Грибуля" я не взлюбила и никогда не прочитала ни строчки.
Антонина Александровна часто была поверенной наших детских тайн; она, видя мою беду, пришла на помощь - рассказала нам о цветных говорящих попугаях, которых не сравнить с неживыми, сделанными человеческими руками, неговорящими. Но откуда взять попугая?
"Поймайте сороку, - говорит она, - "Ей можно подрезать пленку под языком, и она заговорит, конечно, если научите". Она же обещает произвести эту операцию.
Наше воодушевление было так горячо, что мы решили немедленно приступить к исполнению серьезно задуманного плана. На грядках земляники по утрам лакомились птицы. Там мы хотели подстеречь сороку, захватить ее в плен. Но как это сделать?
Ванина и Галина бабушка Клавдя объясняла, что если насыпать птице на хвост соли, она никуда не улетит; только она не помнила точно, касалось ли это птиц или зайцев...
Встаем в пять утра и с кулечком соли на случай крадемся к окну; почти одновременно выпрыгиваем, неуклюже как лягушки, давясь от смеха, шикая друг на друга, боясь разбудить взрослых, бежим к грядкам земляники. Пробегаем мимо птичьей столовки, такой необычно пустой все лето. Это не маленький домик для синичек, а гладкая широкая доска на высоком столбике под крышей, куда помещаются даже большие птицы, верные, не покидающие нас зимой.
Как только похолодает, явятся три знакомые блестящие, словно маслом смазанные сороки - Большая Кара, Маленькая Кара и Розина. Большая Кара раз украла кольцо, которое мама забыла на подоконнике, и Ваня, зная, где гнездо, влез на дерево и нашел его между кусочков металла, проволоки, мелких стеклышек.
Часто на них с боевым задором налетают две сойки - Сойя и Соня. Они поменьше, но толще и решительней. Сороки кивают головками, переступают с лапки на лапку, словно кланяясь и извиняясь, но сойки неумолимы, и сороки, недовольно каркая, улетают. Однако Сойе и этого мало. Выпятив серо-розовую грудь, она сердито гонит свою подружку Соню, и, даже не поклевав, садится на ближайший куст, ждет.
Как только появляется на доске птица, Сойя снова готова к нападению. Прибегают две белочки - Це-Це и Кур-Кур. Они резко дергают хвостами - сердятся, или хотят сказать что-то - не понять.
В траве - то ли от вчерашнего дождя, то ли это утренняя роса - в полураскрывшемся листке зеленой манжетки стоит, как в широкой рюмочке, прозрачная капля. Вытянув губы, глотаем ее - такую необыкновенно остро-сладкую, холодную; манжетка щекочет губы своими волосками, покалывает узкими зубчиками.
Наверное, это хорошенькое растеньице и называется манжеткой сверкающей из-за того, что в нем переливаются по утру росные капли, встречаясь с солнцем...
Хмуро, сыро. Мутные клочки тумана висят над полями, не дышит трава, ветер отдыхает на ветвях сосен - готовится жаркий день.
И вдруг, нарушая это беззвучное безрадостное безмолвие, отрывисто, хрипло спросонья крикнул наш белый петух Матвеюшка; второй раз - звончее, бодрей, раскатистей, горделиво подняв гребенчатую голову, здороваясь с расцветающим небом.
Мы продрогли, таясь в сырых земляничных грядках. Но постепенно теплеет, серый воздух становится розовато-голубым, веселеет небо. Перекликаются, посвистывают птицы, но ни одна не подлетает даже близко.
Взамен мы учимся постигать все обаяние Природы и жить в общении с нею.
Мама приезжает из Териок довольная, чуть возбужденная. Какая-то Кайса переезжает в маленькое помещение и продает большущую живую пальму, которая не помещается в новой квартире.
Приятно иметь зеленые растения и цветы в доме, а целое дерево оживит всю комнату, особенно, зимой.
Кайсина пальма в простом глиняном горшке; ей, как драгоценному камню, нужна оправа, и мама спешно отправляется в Выборг искать для пальмы нечто более достойное, чем Кайсин горшок.
Возвращается лишь к вечеру. Мы теребим ее: "Что купила?"
"Имейте терпение," - останавливает она нас, - скоро увидите..."
Через несколько дней те же мужчины, что привезли нам пианино, въезжают во двор и вносят тщательно упакованный ящик. Открывают. В нем огромная посудина - как назвала бабушка Наталья это удивительное сооружение - вазу не вазу, чашу - не чашу...
Впрочем, посудина больше похожа на толстую широкую и высокую чашу из фаянса. Четырехугольная сверху она плавно загибается книзу и стоит уже на небольшом круглом дне. По бокам украшена крупными выпуклыми бледно-розовыми и голубыми цветами на фоне цвета слоновой кости...
Мужчины вновь выходят в сад, и мы видим, как по воздуху плывет, качаясь в их руках, резная зеленая крона на длинном коричневом волосатом стволе...
Маме удалось, действительно, найти подходящее. Не удовлетворявший ее эстетический вкус Кайсин горшок совсем не был виден на новом месте.
- Что за дерево пальма? Мама, расскажи!
- Спрашивайте у Анатолия Ивановича, - вступила в разговор бабушка, - На юге он жил, всякое видел...
- И будет рассказывать всякие небылицы, - продолжила насмешливо мама.
- Не говори, много дельного, умного знает. Неглупый человек, начитанный, - заступилась за Анатолия Ивановича бабушка.
Анатолий Иванович чаще других навещал нас. Остальные, большей частью семейные, приходили в гости по праздникам. "Одинокий, вот и тянет хоть к чужой, да к семье", - жалела его бабушка.
"Пальма - дерево капризное, - начинает свое повествование Анатолий Иванович, - в диком виде не везде растет; даже в жарком Марокко сажают, кроме города Маррекеша - а там лишь от того, что во время осады его бедуины, стоящие вокруг лагерем, ели финики и косточки от них, оставшись на земле, понемногу дали ростки. Так через десятилетия и выросли настоящие деревья. Пальмы часто в оазисах растут. Все на свете мудро устроено. Привозят верблюды усталого голодного странника, а в кокосовом орехе - и еда, и питье - все вместе. Так вот, отдыхал я раз под такой пальмой, молодой, красивый, кудрявый (мы с сомнением поглядели на лысину Анатолия Ивановича)... Вдруг - бац!!! - орех мне прямо на голову упал, раскололся. В голове зашумело, засвистело - схватился я за нее, и - о ужас! - нет моих завитков, вместо них, как и теперь, видите - гладкое место, ни волоска! А они, мои кудри, окутали шершавую скорлупу ореха и прилипли к ней..."
"Кошмар!" - прижав руки к груди воскликнула мама. А в глазах - смех. Никогда не понимаешь, правду говорит Анатолий Иванович или просто придумывает смешные истории... "Но и добрые пальмы бывают - сок из ствола дают, как у нас березы; капусту я вкусную из листов, сахар из цветочков ел, вино пальмовое пил..."
Быстро мелькает взад и вперед круглый медный маятник на темных дубовых настенных часах, слишком быстро двигаются стрелки, а слушать хочется еще долго-долго... Подходит время ужина. Каля накрывает стол.
- Покушайте с нами, - приглашает Анатолия Ивановича бабушка, - сегодня уха, ведь вы рыбу любите...
- Может, это уха из петуха? - щурит глаза Анатолий Иванович, - такая, как монахи в дни поста готовят?
Бабушка Наталья укоризненно качает головой.
- Или из рыбы маринки?
- Что за Маринка-рыба? - мгновенно привязываемся мы с Зоей. Девочка есть знакомая Маринка, с длинной косой и сережками в ушах, хоть сама еще маленькая.
- Рыба эта особенная, - растягивая слова, отвечает несносный Анатолий Иванович. Будет теперь усмирять наше любопытство длинными фразами.
- ... в Бухаре живет она, по арыкам плавает... Сама красивая сверху, а на животе черная полоска - ядовитая. Ест маринка-рыба всякие отбросы, от грязи ядом воду очищает; ручная, людей не боится, из рук еду берет. Люди не знают, что ядовитая, вроде священной ее считают.
И опять не понимаешь, верить или нет. Но так интересно слушать... И не хочется, чтобы уходил Анатолий Иванович, хоть темнота окутала дом и сад... И прощается он в прихожей, и надо идти спать - а как заснешь, когда перед закрытыми глазами еще качаются пальмы и плавает блестящая маринка-рыба.
Нина Петровна Жаворонкова-Галахова родилась в Тюрисевя в 1912 году. Живёт в Финляндии. Фотография сделана 27 декабря 1997-го года.